спн-флудерастия 4 *визжит* *_____*

[taceus613]

14.11.2011 в 18:59

Пишет  lemon tree:

фик
Название: -
Автор: warui neko
Бета:  Эрини
Пейринг: винцест
Жанр: недоангст, нечто вроде растянутой коды
Таймлайн: 6 сезон
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: мне за это не платят

На самом деле Дину Винчестеру семьдесят лет, но он делает вид, что ему тридцать.
У него неплохо получается. Особенно с тех пор как у него появилась женщина, приемный сын, дом и мангал.
Мангал в этом списке, наверное, следует поставить на первое место, потому что женщина с ребенком еще ни о чем не говорят, а вот воскресное барбекю с соседями – социальный показатель. Это очень нормально и очень по-американски.
Дин Винчестер больше не охотник за потусторонними отродьями. Он теперь среднестатистический гражданин Соединенных Штатов, у него мангал и соседи, и по пятницам он задерживается с коллегами в баре. Он пьет с ними пиво, смотрит бейсбол, ругает правительство. По воскресеньям они ходят друг к другу на барбекю, и Дину часто говорят, что он счастливчик и жена у него красавица. Дин смеется, когда их с Лизой называют Смитами.
Никто из этих людей не знает, что когда-то у Дина Винчестера был брат. Его звали Сэм, он видел будущее и пил демонскую кровь. Никто не знает, что когда-то Дин продал за него душу и сорок лет торчал в аду, пока ангел Господень не вытащил Дина обратно на грешную землю. Никто не знает, что Дин и Сэм видели освобождение Сатаны. Никто даже не догадывается, что этот Сэм пожертвовал собой, спасая мир от Люцифера. И уж тем более никому невдомек, что если бы не дурацкое обещание, которое Сэм стребовал с брата, то Дин не сидел бы с ними по барам и не жарил барбекю. Он бы еще год назад облился бензином в салоне шевроле импалы 67-ого года и чиркнул спичкой.
Да, все дело в том, что Дин Винчестер не может нарушить слово, данное брату. И хотя все живое, что еще оставалось в нем, рухнуло в адову ловушку вместе с Люцифером, Дин привык. В его новом мире нет охоты, нечисти и Сэма, и он делает вид, что ему тридцать. Все так, как хотел Сэмми. Все складывается отлично, и друзья хлопают его по плечу, и Бэн зовет на субботний матч в школе.
Шевроле импала 67-ого года томится в гараже, а в ее багажнике томятся стволы и мачете.
У Дина все складывается отлично, но иногда он приходит в гараж, забирается в салон с бутылкой виски средней паршивости и прислушивается к черной пустоте в груди. Он представляет Сэма на пассажирском сидении, закрывает глаза и мысленно говорит с ним. Он говорит, что сделал все, как Сэм сказал, он живет той жизнью, которую для себя всегда хотел Сэм. Он очень послушный, в отличие от Сэма. Он просит разрешения облиться бензином, но Сэмми не разрешает. Сэмми всегда был упертым бараном.

У Дина Винчестера все складывается хуже некуда.
Нет, он вовсе не жалеет, что опять вышел на охоту, оставив Лизу. Он целый год жил неправильно. Целый год изображал из себя простого парня, пытался быть любящим мужем и заботливым отцом. Хотя до этого он двадцать лет мочил тварей. И еще сорок – пробыл в аду. Логично, что он облажался. Дину очень грустно признавать, что единственное, в чем он хорош, так это убийство монстров.
Он надеется, что сможет как-нибудь загладить вину перед Лизой и Беном. Он все еще верит, что будет другой шанс. Но глубоко в душе он уже знает, что это был самый неправильный год в его жизни.
Правильно опять сидеть за рулем импалы, слушать, как урчит мотор, чувствовать, как шины липнут к асфальту, спать в мотелях и питаться бургерами.
Правильно охотится с братом.
Только брат больше не сидит на соседнем сидении. Дин не признается, но он люто ненавидит сэмово пластиковое корыто с гайками. Он смеялся от души, когда машину расплющили ангелы.
Но на самом деле проблема не в машине.
Дин не может втянуться, и Сэм ему не помогает.

У твари лицо и тело его брата. Голос его брата. Даже запах, черт возьми! Такой знакомый и родной запах, очень похожий на запах самого Дина, только чуть слаще и не такой резкий, прям как кофе с молоком и двойным сахаром, который Сэмми пьет чуть ли не три раза в день.
Этот Сэм, кстати, кофе не пьет совсем, разве что изредка чашку эспрессо за завтраком. Еще этот Сэм не молится и не боится клоунов. Дин проверял. И, кажется, он не спит. Во всяком случае Дину ни разу не удавалось застать его спящим. Несколько раз, просыпаясь ночью, Дин видел, как тварь лежит на кровати, всегда на спине, всегда одетая и дышит неправильно, не так, как дышит спящий Сэмми. Сэмми вообще любит дрыхнуть на животе, обняв подушку, а эта тварь лежит с чинностью покойника в гробу.
Дин все больше боится оставаться ночами с тварью наедине. Как бы он ни уставал на охоте, ночью он не может провалиться в глубокий крепкий сон, все время ворочается и прислушивается к твари. И с каждым утром Дин выглядит все хреновее, и тварь следит за ним внимательно сквозь глаза его брата.
Бобби может сколько угодно твердить, что это Сэм. Но Дин знает Сэма как облупленного, и у этой твари с его братом ничего общего. Кроме внешности, конечно.
Дин почувствовал неладное, как только Сэм объявился около их с Лизой дома. Не потому что все это время Сэм был жив и скрывался от него. Вовсе нет. Напротив, когда Дин узнал, что целый год Сэм дежурил под его окнами, охраняя, он готов был рассмеяться, ведь сам точно так же оберегал ночами покой брата в Стэндфорде. Наверное, именно поэтому Дин удачно игнорировал внутренний сигнал тревоги почти месяц.
Теперь Дин готов биться головой об стенку из-за собственного кретинизма, потому что с самого начала следовало быть внимательнее, а не распускать сопли от счастья, что братишка вернулся. Из-за этой твари Дин нарушил данное Сэмми обещание.

У Сэма нет души. Это многое объясняет. Но лучше бы у него не было иммунитета или почки – это хотя бы лечится.
Когда Сэм признается, что ни черта не чувствует, Дина буквально мутит от боли и обиды. Да, именно обиды. Дину обидно, как-то по-детски, до побелевших костяшек сжатых кулаков, до глупых слез, выжигающих глаза и душащих горло. Он разбивает Сэму лицо в месиво за то, что брат ему опять врал, за то, что опять его бросил, за то, что снова не принадлежал ему. И Дин сдирает костяшки о сэмовы зубы, ломает ему нос, рассекает бровь кольцом. Но легче не становится. Становится только еще паршивей, потому что умом Дин понимает, что Сэм не виноват.

Сэм больше не притворяется, что он спит. Или будто что-нибудь чувствует.
Каждый раз, когда Сэм не притворяется, Дину хочется дать ему в морду. И желательно одной из тех лопат, которыми они разрывают могилы.
Сэм цепляет девок, пропадает ночами и обращает внимание на Дина, только когда тот говорит о работе. Дин опять начинает выпивать в одиночестве.
Единственный «плюс» во всем этом – Дин теперь знает, в какую сторону копать. В смысле, он понятия не имеет, как вернуть сэмову душу, но он обязательно что-нибудь придумает. Так в нем зарождается новая надежда, появляется новая цель, и Дин снова чувствует себя живым.

Сэм говорит:
– Я согласен, Дин. Давай вернем мою душу.
И плевать, что Кас и Бобби твердят в один голос: «Невозможно!». Невозможное давно стало их коньком. Теперь Сэм на его стороне, и вместе они справятся. Они всегда справляются.
Если из адовой ловушки смогли достать тело, то должен быть способ достать и душу. Дин скорее удавится, чем оставит братишку на растерзание тем двоим ублюдкам.
— Знаешь, я ведь лучший в этом, — говорит Дин, — в заботе о тебе.
Это, конечно, чушь собачья, но Сэм изображает на лице улыбку.
— Мы тебя соберем, — еще увереннее говорит Дин.
И хотя ему самому до тошноты страшно за Сэма, он делает вид, что все путем. И Сэм поддерживает его, делая вид, что ему не плевать.
Кас предупреждает, что в лучшем случае Сэм превратится в пускающего слюни дауна, в худшем – очень скоро вскроет себе вены. Но что он может знать о Сэме.

Дин думает, что ад, в котором побывал он сам, по сравнению с адом в компании Люцифера – просто Гавайи, но ведь речь идет о Сэме. Его Сэм сильный. Это его Сэм уделал Сатану и спас мир. Да Сэму все по плечу! Хоть иногда он и ведет себя, как избалованный малолетний засранец. Но это не меняет сути. И поэтому Кас ни черта не знает о его Сэме.
Иногда Дин смотрит на Сэма, и в голове мелькает мысль, что, если вдруг брат не справится… Тогда он ругает себя за малодушие и старается игнорировать мурашки, пробегающие по спине.
— Я буду с тобой до конца, — убеждает Дин Сэма. — Ты ведь помнишь, мы всегда были вместе и всегда справлялись. Я ни за что тебя не брошу. Не сомневайся.
— Я знаю, — отвечает Сэм как-то нехарактерно доверчиво и типично по-сэмовски.
Наверное, какая-то тонкая нить между телом и душой все равно сохраняется. Когда этот Сэм проявляет едва уловимые оттенки чувств, Дин уверен, что перевернет ради него небо и землю. В крайнем случае они встретятся в раю и будут пить пиво и играть в бильярд у Эша в баре. С ними будут Элен и Джо, и Кас будет захаживать в гости. Учитывая дерьмовость их жизни на земле – очень неплохой вариант.
«Все под контролем», — мантрой повторяет про себя Дин. А когда по ночам приходят сомнения, и становится тошно, так что знобит, и тело покрывается липкой испариной, Дин прислушивается, как в темноте неспящий Сэм шуршит тихо клавиатурой ноутбука, и думает о всех тех снах, которые могли бы присниться его брату.

Все выходит из-под контроля, когда, просыпаясь по ночам, Дин находит Сэма сидящим напротив и наблюдающим за ним немигающим взглядом. Сначала Сэм сидит на стуле за столом. Спустя неделю он перемещается на соседнюю кровать.
— Слушай, какого черта? — спрашивает как-то Дин, сонно протирая глаза и всматриваясь в темную фигуру.
— Все нормально. Спи, — тихо отвечает Сэм.
Дин переворачивается на другой бок и засыпает.
Теперь Дин просыпается и видит Сэма на своей кровати. Тот сидит неподвижно, и в глазах отражается приглушенный занавеской свет уличных фонарей. Дину становится по-настоящему жутко, и он приподнимается на локте.
— Сэм, — голос спросонья хрипит и не слушается.
— Что? — ровно отвечает Сэм.
— Давно ты так сидишь?
— Часа три.
— Тебе заняться больше нечем? — Дин старается сохранять спокойствие и прочищает горло.
Сэм чуть прищуривается, будто размышляя, и задумчиво прикусывает нижнюю губу:
— Дин, почему мы больше не спим вместе?
— Чего? — остатки сна как рукой снимает, и Дин садится на постели.
— Мы ведь трахались раньше, — невозмутимо отвечает Сэм. — Почему мы не делаем этого теперь?
— Сэм, да какого черта? – возмущается Дин. — Я не могу с тобой спать. Ты не мой брат… ты вообще черти что.
— Это жестоко, Дин, — Сэм пододвигается ближе, — и не справедливо.
— Чья бы корова мычала, — бормочет Дин и весь внутренне подбирается, дышит размеренно и глубоко, пытаясь унять приступ паники.
— Дин, я так хочу тебя, — шепчет Сэм, нависая над братом.
— Сэм… мы не будем трахаться, — с расстановкой отвечает Дин и предупреждающе упирается рукой в сэмову грудь, а у самого сердце срывается.
Сэм легко преодолевает сопротивление и утыкается лбом в диново плечо.
— Я так скучаю по тебе, Дин, — глухо говорит Сэм. — Это тело скучает по тебе…
Дин чувствует влажные горячие губы на своей шее и тяжелую руку, привычно ложащуюся на его бедро. Он судорожно втягивает воздух, но воздух пахнет Сэмом. Сэм везде – от него никуда не деться.
— Нет, Сэм, — сипло говорит Дин, собрав всю волю в кулак.
И он удивлен, когда Сэм медленно отстраняется и выходит из номера, не обернувшись и осторожно прикрыв за собой дверь.
Дин тяжело откидывается на кровать и заматывается в одеяло. Его бьет озноб, а горло сдавливает словно петлей. Кажется, это чувство называется разочарование.

Сэм не поднимает тему пару дней, пока они расследуют дело о феях. Но Дин вздрагивает каждый раз, когда они случайно соприкасаются. Если Сэм и замечает, то не подает виду. А Дин уверен – замечает, потому что Сэм охотник. Лучший из лучших.
Тоска по Сэмми становится еще острее. Она сжимает сердце и тянет нервы каждый раз, когда Дин остается наедине со своими мыслями, или ведет машину, или чувствует рядом твердое плечо Сэма.
Когда они останавливаются в мотеле, Дин дрочит в душе, вспоминая, какая у Сэма сильная и красивая спина, и как он офигенно прогибается в коленно-локтевой.
А потом Дин так вовремя обламывает Сэму секс с хиппующей замухрышкой. Дин возмущен, зол и обижен. Он бы опять дал Сэму в морду, но в комнате дама. И Дину плевать, что брат натягивает штаны поверх стояка. Он ему вообще одолжение сделал – мало ли венеры у девчонки. Она наверняка дает всем, кто фанатеет от Икс-файлов и слушает Битлов. Никакой презерватив не спасет. И да, Дин, черт возьми, ревнует!
Поэтому, когда ночью Сэм забирается к нему под одеяло, сопротивление получается очень неубедительным.
— Пожалуйста, Дин, — требует Сэм. — Я знаю, тебе это нужно так же, как и мне.
И Дину правда нужно. До зубного скрежета, до следов от ногтей на ладонях, до дрожи в коленях.
Гори оно все огнем, думает Дин и стягивает с брата футболку.
Тело Сэма, запах Сэма, тяжелое дыхание Сэма – Дин не понимает, как он мог столько времени жить без всего этого. Руки у Сэма словно раскаленные – гладят, сжимают, царапают везде, обжигая кожу. Дину кажется, что завтра он весь будет в волдырях и ожогах, а Сэм трется об него, вжимается всем телом, будто хочет сплавиться с ним в единое целое. Они превращаются в тугой ком плоти – беззвучный и шевелящийся – вспоминают, пробуют, трогают везде.
Длинные пальцы Сэма обхватывают его член, и Дин, наконец-то, стонет, и думает, что такому извращению, наверное, нет названия. Что-то среднее между некрофилией и инцестом – секс с собственным братом без души. Узнай об этом Сэмми, наверняка, обиделся бы. Но Дин слишком устал от холода и одиночества.
Он раздвигает ноги и приподнимает бедра, когда Сэм наспех подготавливает его, вгоняя сразу два пальца в смазке. Дин очень-очень хочет забыться, но ни хрена не выходит. Сэм подхватывает его под коленками, насаживает на себя и, не дав привыкнуть, трахает во всю длину. Дин захлебывается стонами, и ему плевать, что стенки в мотеле фанерные. Он хочет, чтобы мозги вырубило к черту, и остервенело подмахивает бедрами, хотя ему больно до темных пятен перед глазами. Он хочет перестать думать о своем Сэмми в аду, и его колотит такая дрожь, что Сэму приходится крепче обнять его и гладить по волосам, по щекам, по ребрам. Сэм что-то сорвано шепчет сквозь сбитое дыхание, успокаивает, но Дин ни черта не может разобрать – у него форменная истерика, и щеки мокрые и соленые. И когда Сэм сжимает его член и дрочит резко и грубо, в ритме с толчками, Дин кончает с хриплым «Сэээмми». Его выгибает в оргазме, и ноги сводит страшно болезненной судорогой, так что он бессвязно матерится от боли и цепляется за плечи Сэма. Он даже не чувствует, как сам Сэм кончает в него и сжимает зубы на изгибе шеи, давя в себе хриплый протяжный стон.
Дина вырубает почти сразу, как только ноги отпускает. Проваливаясь в вязкую темноту, он чувствует, как его вылизывает Сэм.

Утром он просыпает один.
Дин чувствует себя разбитым, в ногах адская крепатура, и задница саднит. Стоя в ванне, он морщится, рассматривая шею в отметинах. Он ходит чуть в раскорячку, и у него ощущение, будто здоровый хер Сэма все еще в нем. Но в целом стало легче. Спокойней как-то. Умиротворенней.
Когда он выходит из душа, Сэм уже в комнате. Сидит за ноутбуком. На столе – кофе и пирог, как Дин любит.
— Ты как? — осторожно спрашивает Сэм.
— Нормально, — Дин шуршит фольгой и только сейчас понимает, что готов съесть как минимум слона. — Сегодня за рулем ты.
Сэм шокировано на него смотрит, но никак не комментирует. Дину на самом деле не хочется пускать его за руль, но ноги будто перебитые, да и не мешало бы еще немного поспать в дороге.

Второй раз Сэм раскладывает Дина прямо на капоте любимой импалы где-то между Иллинойсом и Миссури. Дин больше не думает о своем Сэмми. Он лежит грудью на горячем черном металле и послушно подставляет задницу, отдрачивая себе, пока Сэм трахает его сзади.
В третий раз Дин сам просит Сэма, и они целый день проводят в мотеле. Заказывают еду в номер и перетаскивают матрасы на пол, потому что кровати безбожно скрипят и шатаются. Потом обессиленные валяются на сбившихся горячих простынях, неприятно липнущих к телу и бездумно клацают по каналам старого телека, лениво дерутся за пульт. Сэм впервые пытается поцеловать Дина, но тот отворачивается.
— Не веди себя как шлюха, Дин, — жестко говорит Сэм и поворачивает его лицо к себе, крепко ухватив за подбородок.
Дин все равно не отвечает на поцелуй, лишь приоткрывает губы, пуская в рот чужой язык.

Теперь они трахаются каждую ночь, и Сэм всегда сверху. Дин не возражает.
Он никогда и ни с кем не трахался так, как с этим Сэмом. Сэм без души не колеблется, не сомневается и не боится сделать Дину больно. Он знает о Дине все, помнит все чувствительные места и эрогенные зоны. Он трахает его очень технично, так, как Дин любит, в ритме, который Дин любит, в позах, которые Дин любит. Он точно знает, что Дину нужно, и дает ему это сполна. Он всегда заставляет кончать Дина первым и только потом уже позволяет спустить себе. Сэмми так не умел.
Иногда Дину очень не хватает этого человеческого несовершенства, но потом приходит ночь, и он ложится под Сэма, который заполняет его собой, вытесняя все ненужные мысли.
Днем Дин видит, как Сэм начинает осознавать, чем для него может быть чревато возвращение души, и думает, что если понадобится – он впихнет в брата душу силой.
— Ты почти не называешь меня «Сэмми», — как-то говорит Сэм, когда они пересекают границу очередного штата.
— Потому что ты не Сэмми, — сухо отзывается Дин, не отрывая взгляда от дороги.
— Тогда прекрати стонать его имя, когда кончаешь на моем члене, — тихо говорит Сэм, но у Дина волоски на загривке дыбом встают от страха, и все тело покрывается мурашками.
Дин теряется и не знает, что на это ответить. Он нервно передергивает плечом, и вдруг замечает, что в салоне слишком холодно. До конца пути они молчат, и Дин размышляет, могут ли у бездушного куска мяса быть настоящие чувства.
Ночью Сэм берет его в душе. Грубо, без прелюдий и подготовки.
Смывая чужую сперму с бедер, Дин четко осознает: если в скором времени он не вернет душу брата, то просто двинется крышей.

Дин думает о смерти, когда как-то в придорожном маркете на заправке натыкается взглядом на надпись на футболке какого-то парня. «IMPOSIBLE IS NOTHING», гласит футболка, и парень покупает мятную жвачку и презервативы.
А чем черт ни шутит, думает Дин.
Мысли о смерти приходят все чаще, когда он понимает, что нельзя рассчитывать даже на Каса. Нет, Дин не думает о самоубийстве. Он думает о Смерти.
Когда-то давно, когда Сэмми только свалил в свой долбанный Стэндфорд, они охотились с отцом на вендиго в горах Сьеры. Тварь ухитрилась сильно потрепать Джона, и им пришлось три дня отсиживаться в хижине старого индейца неподалеку от одной из резерваций.
Сухой, как ветка мертвого дерева, старик с птичьими глазами и крючковатым носом плохо говорил по-английски, но хорошо разбирался в целебных травах. В последнюю ночь индеец сидел с трубкой перед костром, чуть покачиваясь и напевая древнюю песню своего народа, наверное, такую же старую, как и горы вокруг них. Дин уже клевал носом и собирался идти спать, когда старик сказал ему на идеальном английском, что нет существа мудрее и справедливее чем Смерть. Она всегда рядом и всегда даст дельный совет.
— Вы с братом будете ходить со смертью под руку, — хитро щурясь, сказал индеец.
— Откуда ты знаешь о брате? — спросил Дин, которому дым от костра разъедал глаза и забивал нос. Он никак не мог сфокусировать взгляд на индейце.
— Смерть нашептала, — каркающее рассмеялся старик, и Дин видел, как его горбатый нос превратился в клюв, как он весь сжался, оброс черными гладкими перьями, и, взмахнув крыльями, исчез в дыму.
Утром хозяина хижины нигде не было, а Дин решил, что все ему просто приснилось. Они с отцом оставили в хижине бутылку виски и всю наличку, которая у них была, в знак благодарности и уехали.
До сих пор Дин никогда не вспоминал то происшествие. И уж тем более не придавал ему значения. Но теперь он понимает, что индеец был прав.
В сущности, Смерть – отличный мужик. Если не считать того, что в его присутствии хочется выйти из окна этажом повыше, наверное, с ним было бы занимательно выпить пивка. Хотя скорее Смерти подойдет добротный пятидесятилетний виски. Но это уже детали.
Дин думает, что раз уж они с братом побывали в аду, обзавелись собственными ангелом и пророком и остановили апокалипсис, то почему он не может еще разок посидеть со Смертью в пиццерии. В конце концов, они уже как родные. Дин даже чувствует себя некомфортно, если не сдыхает хотя бы раз в год.

Дин – семидесятилетний старик в теле тридцатилетнего. Иногда Дину интересно, течет ли время в ловушке так же, как в аду. Вероятно, Сэму на самом деле сто сорок шесть. Но Сэм ничего не помнит об аде, поэтому ему вполне может быть чуть больше, или чуть меньше. Или может быть в ловушке вообще нет времени, и тогда Сэму – целая вечность. Или абсолютный ноль. Если между этими понятиями вообще есть разница.
Возможно, они бы стали праздновать свои дни рождения два раза в году, но они не празднуют и одного. Не повелось как-то.

У Дина перехватывает дыхание, как у влюбленной малолетки, когда Сэмми открывает глаза и говорит:
— Привет, бро, — и улыбается уголками губ, и смотрит чуть растеряно.
Дину хочется прижать его к себе, обнять крепко, так чтоб ребра хрустнули, и просить прощения, за то что облажался, за то что не уберег, за то что Сэму пришлось пройти через весь тот кошмар. Дин хочет сказать, что Сэм лучший, что он ни в чем не виноват, и что ему, Дину, фиолетово, что там успело натворить сэмово тело, что теперь они вместе, и все будет хорошо.
Но следует молчать и врать, потому что Сэм ничего не помнит, а стена в его голове может дать трещину.
Дин понимает: стена неизбежно рухнет и рухнет скоро. Нихрена ее не хватит на всю сэмову жизнь. Дин ненавидит себя за то, что даже теперь, когда за него сделали всю грязную работу, он не может защитить брата.
Бросить бы все. Уехать в самую дальнюю глушь, спрятать там ото всех Сэма, устроиться на обычную работу. Чтоб ничто не напоминало о прошлом. И даже если стена упадет, Дин будет рядом, и у Сэма будет возможность восстановиться. Время все лечит, главное – создать необходимые условия.
Но всё в мире будто намеренно задалось целью побыстрее разрушить стену. Закон подлости – стоит вывихнуть плечо, и все тут же начинают по нему хлопать. Бобби, Кас, Сэмюэль – все как на зло. Когда с Сэмом случается первый припадок, как раз после истории с Арахной, Дин всерьез думает о том, чтобы поверить в Бога и начать ему молиться. Потому что он больше не знает, какая еще сила способна спасти Сэма.
— Успел я за этот год дров наломать, — говорит как-то Сэм, когда они уже легли спать в очередном мотеле.
— Это был не ты, Сэмми, — возражает Дин.
— Это был я…
— Не весь ты.
— Это бред, Дин.
— Не думай об этом, — Дин перебирается на его кровать и обнимает брата. —Тебе нельзя об этом думать.
— Как мы со всем этим справимся? — спрашивает Сэм, глядя на него в темноте.
— Как-нибудь. Как всегда, — усмехается Дин.
Сэм тихо фыркает и, чуть подумав, тянется за поцелуем. Дин зарывается пальцами в его волосы, впервые за этот год целуя с удовольствием. Глубоко, медленно, нежно.
Дин никак не может решить стоит ли говорить брату, что они пару месяцев сношались как животные. Когда стена упадет Сэм все равно вспомнит, но, с другой стороны, у него будут проблемы посерьезней, чем брат, изменивший ему с ним же.
А сейчас Сэм так доверчиво прижимается к нему и трется твердеющим членом о бедро сквозь хлопок белья.
— Дин, давай, а? — просит Сэм, забираясь руками под динову футболку.
Это так непохоже на того бездушного Сэма, и Дин больше не хочет вспоминать об это дерьме.
— Хочу, чтобы ты сверху, — просит Сэм, целуя его в шею, прихватывая губами мочку уха.
И у Дина сразу все мозги стекают в яйца.
— Сэмми… ты бы знал, как мне тебя не хватало, — Дин вжимает его в матрас и помогает обоим избавиться от одежды. — Я так скучал, Сэмми…
— Прекрати уже звать меня «Сэмми», — вот он, настоящий Сэм, который ухитряется бухтеть даже в такой момент.
Дин утыкается носом в его плечо и трясется от нервного смеха.
— Дин, ну ты, блин, нашел время ржать, — возмущается Сэм и пинает его под ребро.
— Прости, Сэмми, — всхлипывает Дин, утирая выступившие слезы. — Я так рад, что ты – это ты…
— Так. Понятно, — тяжело вздыхает Сэм. — Слезай с меня и давай спать.
— Ну, Сэмми…
— Спать, я сказал.
Дин опять смеется и портит все окончательно. Сэм пытается выгнать его на свою кровать, но Дин шлет его к черту, и они засыпают вместе, обменявшись тычками и подзатыльниками, совсем как в детстве, когда отец уходил на охоту и оставлял их одних.
Ночью Дину снится Бог. У Бога лицо старого индейца и радужная раста-шапочка. Он сидит на ступеньках бунгало, в тени соломенной крыши, босыми ногами в белом песке по щиколотки и ловко скручивает косяки. Угощает одним Дина.
— Не парься, чувак, — говорит Бог, — все на мази.
— Ты мой должник, —Дин сам удивляется собственной наглости. — Ты мне просто по гроб жизни обязан.
— Это точно… но у тебя, друг, даже гроба не будет, — отвечает Бог, выпуская сизый дым сквозь ноздри. — А вот брата рядом обеспечу.
— У тебя просто нет выбора, — скалится Дин.
— Выбор есть всегда, — безмятежно улыбается Бог. — Ты лучше зелье зацени…
Дин просыпается от того, что рядом беззвучно бьется в новом припадке Сэм.
Дин думает, если это у Бога называется «все на мази», то что же он тогда называет «полный пиздец».

Днем Дин не выдерживает.
Они ждут заказ в придорожной забегаловке, и Дин встает из-за стола и тянет Сэма за рукав куртки.
— Идем.
— Куда? — не понимает Сэм.
— Да шевелись ты, — Дин очень нетерпелив.
Он увлекает брата в туалет, а до Сэма все равно не сразу доходит, чего от него хотят.
— Что-то случилось? — спрашивает Сэм. — Ты что-то заметил?
— Вот тормоз, — усмехается Дин и заталкивает брата в кабинку.
— Черт, Дин, ну не здесь же, —ноет Сэм.
— Не выпендривайся, Саманта, — и Дин нетерпеливо задирает слои его рубашек-футболок, пытаясь добраться до горячей кожи. Затыкает брату рот поцелуем, и Сэм мычит что-то ему в губы, но особо не сопротивляется, и Дин больше не сдерживается, дергает его пояс, расстегивая, засовывает руку в трусы, мнет, почти грубо, еще мягкий член.
— Дин, ты хотя бы…
— Да взял я смазку, — шепчет Дин. — Сними долбанную куртку, — и сам тянет ее с сэмовых плеч.
Сэм помогает ему, кидает свою куртку на бачок. Следом летит и динова.
Они опять целуются, и Сэм уже отзывается с большим энтузиазмом, сам расстегивает ширинку брата.
— Повернись, — хрипло шепчет Дин.
— Неудобно, стенки совсем хлипкие, — мотает головой Сэм. — Давай так, — он выпутывается из рук брата и наклоняется, упираясь руками в бачок, выпячивает задницу, расставляет шире ноги.
— Блин, Сэмми, — восхищенно выдыхает Дин и тянет до колен его джинсы, гладит голые ягодицы, проводит между ними пальцами.
У Сэма уже стоит, и он недовольно смотрит через плечо. Сученок избалованный.
— Ты там уснул?
— Сейчас, Сэмми, сейчас, — бормочет Дин. — Черт, смазка в куртке.
Сэм матерится сквозь зубы и непослушными руками обшаривает карманы диновой куртки. Дин жмется к нему сзади, трется сочащимся членом между ягодицами и забирает тюбик. Выдавливает прозрачный гель прямо на сморщенную дырку и проталкивает внутрь сразу два пальца. Сэм сдавленно охает, но сам насаживается до костяшек. Дин задирает выше футболку, гладит голую поясницу, растягивает Сэма, надавливая на тугие стенки, вращая пальцами по кругу.
— Давай уже, — сипло скулит Сэм.
— Подожди… — бормочет Дин.
Дин боится его порвать и одновременно хочет еще немного помучить. Он нащупывает простату, дразнит пальцами, с наслаждением вслушиваясь в заглушенные стоны брата. Почти издеваясь, медленно добавляет третий палец, и Сэм вертит задницей, стараясь принять в себя как можно больше.
— Дииииин, ну же… — Сэм не просит, а требует.
Хватит, решает Дин, самому уже нет сил терпеть. Дин быстро смазывает собственный член и входит в брата плавным толчком, крепко удерживая за бедра. Сэм отзывается слишком громко, и Дин затыкает ему рот ладонью – как раз хлопает дверь и кто-то заходит в туалет.
Братья замирают, прислушиваются, затаив дыхание, только сердца отдают глухими ударами о ребра. Дин ловит растерянный и смущенный взгляд Сэма и убирает руку, прижимая указательный палец к губам, давая знак молчать. Кто-то возится в соседней кабинке, вжикает молнией и шуршит бумагой, а Дин стоит с собственным братом на члене, и ситуация все больше напоминает древнеримскую комедию. Дин ухмыляется, погладив член Сэма, выскальзывает из него почти полностью и резко толкается бедрами вперед. Сэм задыхается и беззвучно открывает рот, уткнувшись лбом в сложенные руки.
За тонкой перегородкой затихают и тоже прислушиваются. Сэм красный и мокрый, как вареный рак, зажимает себе рот рукой, кусая за палец, потому что Дин пялит его короткими глубокими толчками. В соседней кабинке сливают воду, и Сэм пользуется шумом, чтобы нормально вдохнуть и выдохнуть.
— Эй, мужик, — чужой голос эхом отбивается от замызганного кафеля стен, и Сэм сжимается вокруг Дина, так что у того перед глазами темнеет, — ты в норме?
— Да-да, — хрипит в ответ Дин, сбиваясь с ритма. — Съел дрянь какую-то.
— Ну ладно, — с сомнением отвечает неизвестный.
Шумит вода в умывальнике. Дин тычется носом между сэмовых лопаток, и его трясет от беззвучного смеха. Хлопает дверь и Сэм тут же пинает Дина пяткой в голень.
— Твою ж мать, Сэм, — рычит Дин и резко засаживает по самые яйца, чтоб не дергался, кусает в плечо через футболку.
— С-с-сука, — шипит Сэм и задыхается, потому что Дин обхватывает его член и дрочит ритмично во всю длину, обводя большим пальцем головку.
— Ну же, Сэмми, — просит Дин, размашисто насаживая его на себя. — Пожалуйста… для меня…
А Сэму выть хочется, и он уже прокусил себе губу до крови. Ему кажется, что еще немного, и несчастный бачок оторвется к чертовой матери, он и так уже жалобно скрипит под напором двух немаленьких тел. Дин находит нужный угол и теперь с каждым остервенелым толчком головка упирается в простату, и Сэма пробивает дрожь. Он выгибается и сорвано стонет, кончая в горячую руку брата. Дин доводит себя до оргазма двумя толчками в пульсирующую тесноту сэмовой задницы и едва успевает выскользнуть из него, зажав головку в ладони.
Сэм со спущенными штанами так и опускается на колени перед унитазом. Ноги не держат, и уже плевать, что пол грязный и загаженный. Он медленно приходит в себя, пока Дин вытирает их туалетной бумагой, застегивает собственную ширинку.
— Вставай, Сэмми, надо подтянуть тебе штанишки.
— Скотина, — мямлит Сэм. — Иди в жопу.
— Я только оттуда, — ухмыляется Дин, одевая брата и поправляя на нем одежду.
— Ненавижу тебя, — говорит Сэм и притягивает Дина к себе за воротник, жадно целует в губы.
Вид у Сэма кричащий, и Дин с удовольствием и гордостью рассматривает его, пока тот умывается и пытается хоть как-то придать себе божеский вид.
— Я туда не вернусь, — категорично заявляет Сэм, раздраженно глядя на свое отражение в мутном зеркале.
Дин ухмыляется и уходит в зал, чтобы попросить официантку упаковать заказ с собой. Придется есть в машине.

Возможно, было бы немного легче, если бы Сэм сам не ковырялся пальцем в каждой трещине стены. И если бы Кас не заключал сделки с Кроули. И если бы монстров было чуточку меньше, а люди были чуточку добрее. Тогда, наверное, все было бы зашибись.
Дин предложил бы свалить в Мексику на недельку, но надо опять спасать мир. Поэтому он довольствуется бутылкой пива и диваном в доме Бобби. Он чувствует Сэма за спиной, как тот сидит за ноутом и собирает информацию, он может представить, как брат морщит лоб и хмурит брови, вчитываясь в статьи. А самого Дина все достало, он потягивает уже теплое пиво и даже не переключает каналы – смотрит рекламу. Ему хочется поболтать и он все время отвлекает Сэма какой-то ерундой.
— Прикинь, Сэмми, у меня был мангал.
— Да ладно, — Сэм отвечает исключительно из вежливости.
— Серьезно говорю.
— Ну, хочешь, купим тебе еще один...
— Да не... Ну его.
Разговор не клеится, но Дину пофиг – он наслаждается мгновением.

На самом деле в жизни Дина только одна глобальная трагедия – Дин не умеет сам, не умеет для себя. Но он еще этого не осознает. Дин понятия не имеет, что можно жить не для кого-то, а просто так, просто потому что жизнь – отличная штука. Даже если она полное дерьмо, и все гаже некуда, все равно в ней столько прекрасного… Надо только захотеть увидеть.
А Дин видит только Сэма на столе. Сэм в отключке, и где-то под коркой его головного мозга сейчас срывается плотина построенная Смертью. Воспоминания ада лавой вырываются из трещин, сметают хлипкое препятствие, расчищают себе дорогу к сознанию. И Дин опять теряет брата.
Казалось бы, столько всего пережито, столько пройдено. Ни один из смертных, наверное, не повидал столько, сколько Дин с Сэмом. Во всяком случае даже Иисус умирал только раз.
Отец, Кас, Лиза, Сэм... Дин теряет близких одного за другим, и с каждой потерей пустота внутри все больше, расползается, как гангрена, жрет его с потрохами, и больше нет рядом никого, кто мог бы ее заполнить и насытить.
Правда, есть еще Бобби.
Этот самый Бобби говорит:
– Пора идти, Дин…
Но Бобби откровенно мало. В смысле, Дин за него голову положит, если надо, но не продаст душу.
Вот если бы только Дин умел жить для себя…
Но Дин не умеет. Лучше всего он умеет жить для брата. Бороться за брата. Верить в брата. И прощать брата.
Поэтому Дин говорит в самое ухо Сэма:
— Сэмми, держись. Пожалуйста, только не сдавайся. Мне без тебя никак. Ты попытался спихнуть меня Лизе, и ничего хорошего не вышло, Сэмми. Так что не порти больше хорошим людям жизнь и возвращайся ко мне. Просто возвращайся.
Дин думает, что, наконец-то, можно будет спросить у Сэма, сколько ему в действительности лет. Если конечно Сэм вообще будет способен разговаривать. И считать.
Дин оставляет рядом с Сэмом клочок бумаги с адресом и пистолет.